Много дней Боян по Руси гулял. А как в Киев прийти случилося, Подивился мудрый старик гусляр: Сколько тут чудес приключилося...
Правил Киевом стольным Владимир князь, Тот, что Русь собирал по зернышкам, И кого приспешники, умилясь, Называли вслух «Красным солнышком». И в боях, и в пирах был тот князь силен: Дума скорая, речь умелая! Восемьсот, не меньше, имел он жен, Сыновей - аж дружина целая! Смладу князь был язычеством обуян. Хоть по всей земле зычно кликни-ка: Ни в своих родных, ни в чужих краях Не сыскать такого язычника! Он кумирами изукрасил град, На холмах заблистали в роскоши Со своим исконным Перуном в ряд - Привозные Хорсы да Мокоши.
В дальний край Владимир в поход ходил На ятвягов, отважных воинов, И пока соперников победил, Нагляделся страстей диковинных. А не зря пословица говорит: За горами все бубны славятся! - Коли что-то русского приманит, Он себе перенять старается. Князь от тех ятвягов принес закон, Отродясь на Руси не виданный, Чтоб по жребию - из мужей и жен - Брать людей на закланье идолам... Было жутко людям! Замстился свет! Русь стонала от скорбной жалости! Эта злая «казнь» ровно десять лет На родной земле продержалася...
Жил в ту пору в Киеве дальний гость, Чай, не ведал такого отроду, - Как-то выпала роковая кость: Жертвой стать его сыну-отроку. Вот явились к дому его послы: «Дай, мол, сына для дела богова!» А уже на стогнах дымят костры: Боги пиршества ждут жестокого. Тот несчастный крикнул, от горя лют: - Зря вы тут свои ноги топчете! Боги сами жертву себе найдут, Вы напрасно за них хлопочете! - Он к родному чаду челом приник, Зароптал над дитем возлюбленным: - Ваши боги - не боги: пустые пни! Они все из деревьев рублены!
С превеликим ужасом ждал народ: Вот-вот рухнут столпы небесные, Пополам расколется небосвод, И ударят грома железные!
Но вотще толпу растревожил страх: Небеса на крик не ответили, Словно дерзкой ругани в тех словах Духи вещие не заметили! Княжьи стражники ворвались с крыльца, Крикуну защититься не дали: Тут и сына юного и отца Наказующей смерти предали!..
Но Владимир долго во гневе был От молчанья богов подобного: Он обиду крепкую затаил На Перуна нерасторопного. Княжье слово
А теперь войдемте же, наконец, С удалой толпой молодецкою В золотой, резной, теремной дворец - Прямо в гридницу княженецкую... Восседает у князя велик совет: Воеводы, бояре думные. Говорит старшинам Владимир-свет Таковы слова велимудрые: - Аз собрал вас нонь не пир пировать, Думу думать большую, главную: Как любезной отчиной управлять, Как упрочивать власть державную? Друга! Братия верная, гой еси! Людям бога чтить полагается, Ан ведь темный люд на лесной Руси Пням бесчувственным поклоняется. Не срамно ли нам от других отстать В веке разума воссиявшего, Не пора ли новых богов сыскать Для отечества заплутавшего?
Тут, успевший братину осушить, Молвит слово Добрыня-дядюшка: - Так каким же ноне богам служить Повелишь нам, прикажешь, князюшка? - Князь тяжелой дланью подпер чело. Видно, долго умом раскидывал, Чай, немало вер изучил зело. Тьму пресвитеров перевидывал. - Звали нас Магометов закон принять... Зол закон на хмельное зелие. Где же русским людям коран понять, Коль питье - всей Руси веселие! От хазарских каганов был посол, Речью ластился фарисейскою, Ждал, чтоб Киев-батюшка перешел В веру ихнюю, иудейскую. Иудеям короток был ответ: «Зря своих богов предлагаете, У самих у вас даже дома нет, По чужим краям обитаете!» Нам бы надобно к вере прийти такой, Чтобы в храмах высоких пелося, Чтоб, отведав сладости неземной, Прежней горечи не схотелося! Потому порешили мы в Корсунь плыть С нашей знатью большой боярскою, Там самим креститься и Русь крестить В веру новую христианскую. Установится в небе едина власть, Бог, пророками предуказанный, Аз же буду единым судьей у вас, На земном престоле помазанный! - Тут зовет Владимир к столу бояр, В руки чашу берет заздравную, И велит правитель, чтоб спел Боян Величальную песню славную... Святослав (Четвертая песнь Бояна)
То не бор шумит, не ручей бежит, Не струя журчит меду ярого, То в притихшей гриднице чуть дрожит Золотая струна Боянова... Говорит Боян: - Навострите слух! Эта песня моя заветная, В этой песне - ратный славянский дух, Звон мечей, ископыть победная... Может статься, братья, в остатний раз Я потешу вас былью-небылью. Святославу аз посвящаю сказ. Лучше воина в мире не было. Все мы в разный срок обратимся в прах, Ляжет грузом на грудь надгробие. Пусть потомки сыщут у нас в делах Святославовых дел подобие...
Был во стольном Киеве вещий знак: В день, как княжье дитя родилося, Под крыльцом одна из борзых собак Острозубым львом ощенилася. И по знаку вещему, с малых лет, Тесьмяные поводья стиснувши, Князь летал по земле, как могучий лев, На загривке коня повиснувши.
Неспроста говорят: коль драчлив петух, Где же быть ему в теле жирному? То-то князь Святослав был поджар да сух, Не привычен к приюту мирному. Он спокойных благ не искал себе: Не страшась ни жары, ни холоду, Мясо ел в седле, пил вино в седле, Спал, седло подложив под голову.
Все дружинники княжьи крепки, как гвоздь, Тоже намертво в седла впаяны. Все округи ведомы им насквозь, Все пути, все дороги знаемы. Они вскормлены славой с конца копья, Под раскатами труб взлелеяны, Их шеломов медные острия Дымом грозных побед овеяны. До Хвалынского моря их князь водил Одолеть саранчу хазарскую, Белу Вежу приступом победил, Отнял землю Тьмутараканскую.
В ту пору Царьград на морском ветру Развевал свои стяги гордые; С давних дней он хитрую вел игру: Ссорил Русь с кочевыми ордами. Уж не раз скопившийся долг обид Князь Олег по счетам оплачивал: Он врагам - на память! - червленый щит К городским вратам приколачивал...
Оттеснив хазар от родных оград, Святослав вдаль ушел из отчины: Порешил замки цареградских врат Отпереть топором отточенным. Князь повел своих ратников через степь На Босфор, потягаться силами, И уже над мглой византийских стен, Смерть пророча, запели сирины. Чтоб разнежился яростный дух врага, От царя послы тароватые Привезли князю русскому жемчуга, Перстни, паволоки хрущатые. Святослав подношения развернул, Выбрал меч с харалужным лезвием, А на жемчуг с золотом не взглянул: Эки вещи, мол, бесполезные!
Византийцы ахнули: «Грозен князь, Кем одно лишь оружье ценится!» - И держава мощная, устрашась, Стала дань платить, аки пленница.
Аж за море и конный, и пеший враг От Днепра, от Дона попятились, Все хазары, обры зарылись в прах, Печенеги в степях попрятались. Крепко-накрепко заперлись рубежи. Поднялись на путях оградины. Не урвать у нас ни одной межи Тех земель, что отцами дадены!
...От Бояновой песни восторга дрожь Пробрала дружину могучую. Князь Владимир молвил: «Зело поешь!..» - И слезинку смахнул горючую. - Погоди! - прибавил он, весь светясь, - Я тебя из казны пожалую! - А Боян ему: - Ты дослушай, князь, Дай домолвить припевку малую... Громче всех могучий барс Святослав По земному раздолью славился. За бойцовский свой, непокорный нрав Больше всех он Перуну нравился. С черной тучи зорко следил Перун За разгульной отвагой княжеской. Сколько выпил бог вина на пиру, Столько пролил князь крови вражеской!.. Да не то Перун шибко пьяным был, Не то спал под пуховой тучею: Печенежский хан ни за грош сгубил Святослава, бойца могучего. Княжий череп золотом оковав, Пил из чаши хан вина красные, И вставал над Русью закат, кровав, Предвещая года ужасные! Спор
Тут, неладной песне кладя конец, Вдруг ударил Владимир по столу: - Аль ты наших слов не слыхал, певец? Аль решил на своем упорствовать? Твой Дажбог - не бог. И не бог - Перун. Русский люд их, как сказку, выдумал. И чтоб впредь ни в слове, ни в звоне струн Не слыхать нам про этих идолов! Мы иного господа чтить велим. Хватит бесу молиться черному! Всех перунов днесь мы огнем спалим, Как нечистую силу чертову!
Издавна круты на Руси князья, Но певцы еще своевольнее. Никакой уздой усмирить нельзя Их ретивое слово вольное. Рек Боян: - Обойди ты всю Русь кругом, Огляди ты всю твердь до донышка: Всюду жив Перун - то небесный гром, Всюду жив Дажбог - красно солнышко! Зря ты, князь, гонясь за чужим умом, Вздумал ныне свой укорачивать, Да людские души в краю родном На испод вертеть, выворачивать. Родовые корни прочнее стен. А коль вырубить корни дерева, Попадет народ в чужеземный плен, Обескровится слава дедова! Говорю тебе: не ломай уклад. Только попусту будешь мучиться. Песни новые прежних не заглушат, Ничего у них не получится!
Князь Владимир, яростью обуян, Грохнул вновь десницей тяжелою: - Не перечь, Боян! Помолчи, Боян! Пожалей свою буйну голову! А Боян ему: - Не стучи рукой! Не закажешь Перуну царствовать! Довелось ему пятьдесят веков На родной Руси государствовать. Это он Царьград с нашим войском брал. Это он был заветом мужества. Это он с косогами шел на брань, Обрядясь в доспех Ильи Муромца. Это он парней закалял в боях, Чтобы души в покой не кутали, Чтоб ценили выше всех прочих благ Буревой размах русской удали! Не учил Перун: коли бьют в щеку, Подставляй другую смирнехонько, А учил Перун дать отпор врагу, Чтоб обидчик завыл тошнехонько! Оттого Святослав был так люб ему! Русь не знала верней хранителя! Знать, Перун по образу своему Сотворил такого воителя! И когда Ольга-матушка на Босфор За заморским крещеньем плавала, Святослав не зря затевал с ней спор. Вспомни, князь, слова Свягославовы! Он зело стыдобил княгиню-мать, Он в сердцах вопрошал с презрением: «Не срамно ль дружину нам потешать Непотребным чужим крещением?!»
Коль ты примешь, князь, христианский "лад", К нам на Русь, говорю заранее, Вороньем церковники налетят, Навезут «святое писание». Хоть писание это «святым» зовут, Трудно книгу сыскать развратнее. В ней и ложь, и грязь, и постыдный блуд, И вражда, и измена братняя. Занедужим мы от их «аллилуй», Что во сне-то у нас не виданы! Будут петь на Руси: «Исайя, ликуй!» Будут славить псалмы Давидовы. Чужеродные, чуждые словеса Заскрежещут арбой немазанной. И пойдет от них увядать краса Речи русской, шелками вязанной! Коли деды клюкву одну едят, Скулы внукам сведет оскомина.
Много бед церковники натворят, Истерзают народ расколами. Встанет брат на брата и род на род! Ох, люта вражда промеж близкими! Вновь усобица по Руси пойдет, Самый подлый наш ворог искони! Не к добру, не к добру ты задумал, князь, Звать на Русь заморских пресвитеров! - Плюнул старец в гриднице, распалясь, И ушел, тот плевок не вытерев. Крещение Руси
С той поры замолк, песен петь не стал Соловей былинного времени. Коли кривда правде скует уста, Нету в мире тяжельше бремени. Под немилость княжью попал певец, Отвернулись бояре важные. И как будто вмиг приувял венец, Свитый прежде молвой продажною.
Шел горюн по угодьям родных краев, Его очи сквозь слезы видели, Как кнутами карали «еретиков» Кротость славящие крестители. Видел он, как стадами сгоняли люд На неведомое крещение, Как беспутный Путята, от злобы лют, Новый город предал крушению. Видел он, как епископы крест и меч Возносили в кровавых лапищах, Как спешили священные рощи сжечь, Как богов оскверняли в капищах.
Век Перун на днепровском яру стоял, Над речными синими долами. Из искристого кремня, что бог держал, Высекали кресалом полымя. И когда на священном огне у ног Пух петуший дымился сладостно, Улыбался грозный славянский бог, Очи бога блистали радостно. Были латы его для басы-красы Драгоценной резьбой прострочены, Были боговы крученые усы Красным золотом позолочены. И не раз в сполошной крутой ночи, О грядущей судьбе не ведая, Здесь святили кмети свои мечи Перед сечей, перед победою.
А теперь былого царя небес Примотали к паскудной лошади, И с похабным криком: «Изыди, бес!» Потащили по людной площади. Длиннорукий Добрыня в поток швырнул Громоносного бога дедова: «Дескать, сытно ел ты и пил, Перун. Ну, и хватит! Катись отседова!» И поплыл Перун по Днепру-реке, Как колода, что в воду валится, И была бессильной в его руке Боевая литая палица.
Лишь грозились людям его персты: Погодите, хлебнете горюшка, Как на ваши благостные кресты Грянут коршуны из-за морюшка! Коли стольный град одолеет зло, Малым слободам нет спасения! Ровно лютый змей, по Руси ползло Горевое самосожжение. По грязи, повдоль верстовых столбов Гнали в дальний край, как заложников, Ведунов да знахарей, да волхвов, Да бродяг дударей-гудошников. Чтоб забыл обычьи свои народ, Шли варяги, наемны ратники, Полоскали палками хоровод, Разгоняли людские праздники. Дымной гарью плыл над землею страх, Языки полыхали рыжие: На широких стогнах в ночных кострах Жгли язычное «чернокнижие». Все, что русский люд испокон веков На бересте чертил глаголицей, Полетело чохом в гортань костров, Осененных царьградской троицей. И сгорали в книгах берестяных Дива дивные, тайны тайные, Заповеданный голубиный стих, Травы мудрые, звезды дальние.
Обжигая руки, спасал Боян Слово отнятое отцовское. Но грозились стражи: - Погодь, смутьян, Сам сгоришь, как письмо бесовское! Почернел гусляр от тяжелых дум, Уж не петь ему по-веселому. Ржа железо ест, а печаль ест ум, Стих веселый не лезет в голову... Сон Бояна
Изнурил певца бесприютный путь. Белый ус его хмуро свесился. Вот решил он под липкою отдохнуть. То ли явь? То ли сон пригрезился?.. Видит старец: радуга меж полей Подымается в выси ясные. Он - недолго думая - прямо к ней! За перильца схватил цветастые И пошел по радуге выше круч В дальний край, недоступный вымыслам, Где стада седых тонкорунных туч По вольготным гуляют выпасам. Серебрится звездное там зерно, Что Сварог в борозды высеивал, Светозарною нивой блестит оно, Расстилаясь с юга до севера. А на горке терем стоит царя. В терему том окошко светится. И глядит из окошка краса Заря, Ненаглядная красна девица... Говорит Заря: - Здравствуй, свет Боян. Ты зачем в нашу даль пожаловал? Уж как нонь довольна была бы я, Кабы песней меня побаловал! Рек Боян: - Я тут - не в хмельном пиру, Вечно петь, так язык затупится... Ты ответь, Заря: где твой брат Перун? Что же он за Русь не заступится?! Тут у Зорьки слезы из нежных глаз Чистым жемчугом покатилися. Невеселый она повела рассказ, Коим многие б подивилися... Говорила Зорька: - Могуч был мир, Где Перун громыхал победами! Хоть суров он был, хоть не всем был мил, Ан при нем все порядок ведали. Сошники Перун мужикам ковал; Сделал меч-кладенец невиданный, Вражьи рати рушились наповал, Как сверкал он, из ножен вырванный! Рассудил Перун битву света с тьмой, Разлучил навек с белым черное, Примирил поединок огня с водой, Заточил огонь в кремни горные. Много славных дел он свершил, орел, Все дела поди перечисли-ка, Ан ведь сколь завистников приобрел: Чай, на каждый чох - по завистнику! Сотворишь добро, глядь: никто не рад! У завистников нету радости. Злее черных змей за спиной шипят, Пуще сладости любят гадости.
А за синь-рекой, что волной журчит, Под горою, что всякий видывал, Жил коварный, хитрый король Завид, Больше всех Перуну завидывал. Не желал он жить во своем дворе, Где бочонки медами полные, А желал он быть на крутой горе, Где Перун высекает молнии. Заедала Завида чужая честь, Гордецу почет слаще сахара. Уж как тщился он на ту гору влезть, Чтобы челядь бы вся заахала! Да не просто справиться с той горой: Все бока ее глаже мрамора. Цепче коршуна когти имел король Да об камни их пообламывал.
Черной завистью вымученный вконец, Дал король повеленье строгое: Золотой построить ему дворец, Чтобы был он богаче богова! И воссел Завид в окруженье слуг, Похваляясь речами смелыми. Он в одну взял руку червленый лук, А в другую колчан со стрелами...
Пировали боги на Лыс-горе, Кто-то в шутку сказал Громовнику: - Пить ли брагу нам при твоем дворе Аль пойти к твоему помощнику? Весь Перунов терем от этих слов Залился богатырским хохотом, Небо дрогнуло, будто бы от громов, В бочках пиво взорвалось с грохотом. А Перуну тень на чело легла, Знать, устал от речей язвительных. И упали наземь туман и мгла От Перуновых дум томительных. Затаились боги: удара ждут! От Громовника нет спасения - Его стрелы жаркие ровно жгут, Все сжигают без сожаления!
Вдруг Перун на землю с престола - шасть! Без укоров, без нарекания, Говорит Завиду: - Бери всю власть, Коль такое твое желание! Не стыдись, коль в чем тебя подучить. Нелегко, чай, над миром властвовать!.. - Что ерша учить, как по речке плыть? Без подсказок сумею царствовать! -
Поменялись одежами без хлопот, Каждый вымолвил речь приветную, Сел король Завид на ковер-самолет И вознесся на гору светлую. А Перун колчаном об землю - хвать! - Надоело! Покняжил досыту! - Под священным дубом улегся спать. Там доныне и спит без просыпу...
А Завид вступил на высок престол, Не сробел от забот полученных. Он державную руку свою простер От полночных стран до полуденных. Стал своим разуменьем дела решать, Стал людей учить да подсказывать: Как сподручней землю зимой пахать, Как весной на санях раскатывать. Уж коль вздумал кто мудрецом прослыть, Враз за новый обычай ратует: То прикажет вниз головой ходить, То блоху со слоном сосватает. От такого правления короля Опустели поля бесплодные, Задичала, выгорела земля. Даже боги сидят голодные. Не дождутся люди весны-красны. Все певучие реки скованы. Из небесной и из земной казны Все сокровища разворованы. И никак король не исправит грех: Где зерна достать? Мыши слопали. А где мыши? Кошки пожрали всех. А где кошки? Стрелки ухлопали. Где стрелки? На речку гулять ушли. А где речка? Быки всю выпили. Где быки? На песок отдохнуть легли. Где пески? Все ветра повымели...
Не управился глупый Завид с землей, Заварил дела бесталанные. И одна беда за другой бедой В гости к людям пошли, незваные. Все никак не кончится скорбный путь. Не размыкать кручину ветрами. Но Перун проснется ж когда-нибудь! Вспыхнут дали лучами светлыми!.. Разбоище
Шел Боян чащобами наперерез В те края, где гулял со славою, Завернул в знакомый древлянский лес, В дом к Могуте с женой Забавою… И сказал Боян таковы слова: - Гой, вы, люди, лесные братушки, А видна ли вам сквозь густы дерева Боль-печаль родной Руси-матушки? Вам и прежде досталось немало зла: Сколь в полюдье к вам Игорь хаживал, Ольга ваш Искорбстень дотла сожгла, Ярополк убил князя вашего! Только это горе - полгоря лишь. Горе в княжьей руке Владимира: Велимудрый правитель задумал, вишь, Чтоб вся дедовщина повымерла!
Вам, древлянам, отваги не занимать: Чай, смогли одного грабителя К двум упругим сосенкам примотать - Пополам разорвать, мучителя! Не давайте ж отчиной володеть Тьме варяжской, их силе вражеской! Не спешите крест на себя надеть, Не потворствуйте дури княжеской! - Славянин - отзывчивый человек! Тронь его - загудит, как колокол: Коли песнь запоешь - будет слушать век, Коли в бой позовешь - взлетит соколом. Собрались тут молодцы: Ратибор, Творимир, Лучезар да Всеволод, И пошел у витязей разговор, Что любезен для сердца смелого. Зашумел суровый древлянский бор, Загигикал недобрым голосом, Заблистал булатный косой топор У лихих лесников за поясом! Подались в разбоище мужики, Зверобои, стрелки опасные, К ним волхвы приладились, старики, Да ярыжки, да лежни праздные...
Аж до Киева докатился страх, Стал трясьмя-трясти княжьих стольников: Дескать, меньше нонь соловьев в лесах, Чем охальных шишей-разбойников. Они рыщут всюду с ночной татьбой, Собирают дань придорожную, Да в глухих урочищах день-деньской Затевают гульбу острожную. Не желают, подлые, забывать Свои капища, свои игрища, Не хотят анафеме предавать Свои требища, свои тризнища!
Повелел князь, чтоб ловкие тиуны Разыскали в лес тропы тайные И чтоб всех «приспешников сатаны» Заковали в замки кандальные!
В тот же день из киевских городских ворот, Из печерских святых обителей Вышли братья-монахи «крестить народ» - Непокорных древлянских жителей... Шли монахи по темным глухим местам, Путь искали по небу звездному, А попали монахи в разбойный стан К атаману Могуте грозному. Бог-то бог, да и сам тоже будь неплох! - Жуть взяла от могуча облика. А господь всевидящий не помог, Не спустился с ночного облака. Полыхнул над рясами острый нож, Ан не пролили кровь грабители. - С беспортошных иноков что возьмешь? Погостюйте у нас, святители! -
Ох, ты, русская щедрая доброта! Сколько раз за века случалося: В нашу землю ненависть и вражда Под личиной «друзей» являлася! Пробрались монахи в лесной посад, Не Христа взялись проповедывать, А разглядывать: где мечи висят, Где заплоты стоять - выведывать. А когда разбойники спать легли И во мраке сычи заухали, Черноризые братья в туман ушли - Доносить про все, что разнюхали. Стали гнать разбойников из лесов. Их травили псы озверелые. Волкодав с железной пилой зубов Изорвал певцу руки белые. Но ведь сколь друзей в стороне родной! Коли недруг в погоню ринется, Кинь простой рушник - потечет рекой, Кинь гребенку - там бор поднимется. Трудно вольницу было прибрать к рукам, Заупрямилась Русь-красавица! Ну, да где ж топорникам-мужикам С броненосной дружиной справиться?! Князь варяжское войско призвал внаем, Воеводы весь край обшарили, Подкосили Могуту стальным копьем, В стольный град на правеж отправили. Отзвенела удаль в недолгий срок, Отшумела хмельная славушка, И попала с соколом в злой силок Соколица его Забавушка. И с дружками, с коими пил-гулял, С атаманом лесного племени, В ту же злую сеть угодил гусляр, Соловей старинного времени. Под охраной блещущего копья Увели в полон рать свободную, Заточили звонкого соловья В клетку каменную холодную. Разгулялся княжеский произвол, Чтобы смять, сломить душу гордую! А Боян и тут свою песнь завел, Неподкупную, непокорную... ...Как во каменной палате Суд разбойника судил: - Ты скажи, скажи, разбойник, - Кто на свет тебя родил?
- Породила да вскормила Меня мать сыра-земля, Молоком меня вспоила Воля вольная моя. Эх, воля вольная, Русь раздольная!
- Ты скажи, скажи, разбойник, С кем гулял, разбой держал? - Не один разбой держал я: Трех товарищей сыскал. А как первый мой товарищ - То булатный острый нож, А другой-то мой товарищ - Непроглядна темна ночь! Оба друга верные, Братья неизменные...
- А кто ж третий твой товарищ? - Ретивой буланый конь. Кабы конь не оступился, Мне гулять бы и пононь! Эх, кабы конь не оступился, Мне гулять бы и пононь! Казнь
Над престольным городом гром гремел: Плаху ставили для разбойников. Князь Владимир-свет на крыльце сидел В окруженьи бояр да стольников. А над Русью шли облака, легки, Будто лебеди в небе реяли. И, как в прежние ласковые деньки, На полях яровые сеяли. И была осужденным не смерть страшна Храбрецы мечей не чураются! - Было тяжко знать, что весна пришла, А они - с землей разлучаются...
Первым в круг Могутушка выходил. Он не стал ни молить, ни кланяться. Зря епископ киевский Михаил Призывал молодца раскаяться. Говорил ему поп таковы слова: - Тебе смерть грозит неминучая. Ох, и жгуча в адских котлах смола, Неотвязная да липучая. Повинись, Могута, за свой разбой, Тяжкий грех от души отвалится, Вещий пастырь над блудной своей овцой Попечалится да и сжалится!..
Отвечал Могута: - Довольно врать! Баб пугайте смолой кипучею. Бог ваш слабые души скликает в рай, А, чай, мы - молодцы могучие! Что мне ваши дьявольские котлы? Вот уж, право, чудны нелепости! Реки той смолы на меня текли, Когда брали мы вражьи крепости! Ради Родины, ради народных благ Я бы вмиг с головой расстался бы! В бурю рубят мачты на кораблях - Лишь бы целым корабль остался бы! Пусть по мне красавицы слезы льют, Рукавом цветным утираются, Молодцы-удальцы пускай меч куют, За свой край на бой собираются!..
Князь Владимир молча рукой махнул: Дескать, что вора переучивать? Сотский издали палачу мигнул. Стал палач рукава засучивать. И головушка с буйной копной кудрей Покатилась из-под топорика. Довелось на колу закачаться ей Посреди теремного дворика.
За Могутой последовал Ратибор, А за ним Лучезар и Всеволод... Не помиловал жадный упырь-топор Славных витязей войска смелого. Целый день оттоль в придорожный ров Выволакивали покойников: Удалых охотников да волхвов, Да иных бунтарей-разбойников.
Князь одну Забавушку «пожалел»: Не отдал казнить смертью лютою, В голубом Днепре утопить велел, Навсегда разлучил с Могутою. Лишь Бояна князь отпустил живым, Не из милости, не из жалости: Понимал, чай, люди придут за ним, Побоялся народной ярости.
О ту пору в небе взошла заря, Будто хлынули реки алые! И во стольном граде, мои друзья, Начались дела небывалые... До сих пор об этом твердит молва, Диво дивное приключилося: Атаманова мертвая голова Княжьей дочери полюбилася. И ушла из терема навсегда Озорная княжна-девчоночка, В вешней роще выкрала из гнезда Чернокрылого вороненочка; Стал над нею ворон круги кружить, Стал прельщать колдовскою силою, Службу верную обещал служить, Лишь бы взять назад птаху милую. Не спешила девица дар принять, Сжала птаху рукою твердою, Повелела ворону вдаль слетать За водою «живою» и «мертвою». Вмиг от той воды атаман воскрес, И туманной весенней ночкою - Убежал разбойник в дремучий лес Вместе с шустрой княжою дочкою. От волшебных струек «живой» воды Поднялись бунтари удалые, Распрямились, выстроились в ряды, Зашумели густой дубравою. Да не зря и Забаву хвалил народ: Всем брала - умом и осанкою! - Потому у владыки днепровских вод Обернулась она русалкою...
А Боян пошел по Руси гулять, Молодцов из домов выманивать, В свете чуда чудные вызнавать Да на гуслях о них вызванивать. Лик Перуна
Долго правил Русью Владимир-князь. Сквозь далекие расстояния Из седых веков долетел до нас Громкий сказ про его деяния. Сколько всякой дивности золотой, Медь да бронзу, ковры да статуи, Вместе с Анной, новой своей женой, Князь из Корсуня взял богатого! Сколько Киев вскинул на теремах Петушков да флюгарок башенных, Сколько храмов выросло на холмах, Всею хитростью изукрашенных!..
Стала гридница княжья еще пышней, Все в ней сыщешь, что в мире ценится: Звон ковшей, застолица, шум гостей - Полной чашею так и пенится! Все порядки в доме на новый лад, Князь дружину свою побаловал: Деревянными ложками не едят - Всем серебряные пожаловал.
Постаревши, князь то и знай ходил В Десятинный храм с перезвонами, И, крестясь, подолгу стоял один Под сияющими иконами. Вспоминая время былых тревог, Он глядел на Христа-Спасителя: «Был не прав Боян, православный бог Одолел Перуна-воителя! Вишь, как гордо светит под потолком, Промеж риз, серебра узорного, На весь мир первейшая из икон - Образ Спаса Нерукотворного!»
Вот однажды... вечер туманный был... Птичий крик пред грозою множился... Князь Владимир в церкви поклоны бил Да невесть о чем все тревожился... Вдруг, вглядевшись, от ужаса замер он: Вместо Спаса Нерукотворного Глянул, хмуря брови, со всех икон Лик Громовника непокорного! Затуманились очи в недобрый час, Расстучалося сердце старое: На царьградских досках был кроткий Спас, А на русских - зрит око ярое! И других угодников не узнать! Начал князь от испугу пятиться: Где Илье Пророку привычно мчать, Там Перун в колеснице катится...
Знать, художники русские за года, В нарушенье письма канонного, Подверстали под благостного Христа Бога предков своих, исканного! А ведь в споре, много годов назад, Предрекал Боян то же самое: «Песни новые старых не заглушат! Русь не сломишь! Она упрямая!» И подумал князь в тот тяжелый миг: «Видно, зря я народ примучивал, Зря силком богов насаждал чужих, Зря кострами Русь переучивал!» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . В ту же ночь в округе поднялся гам, Воронье в степи раскричалося: Под покровом тьмы к городским стенам Кочевая орда подкралася. Это вновь на Русь печенежский хан Налетел из гнездовья змиева, И петлею горло сдавил аркан У пресветлого града Киева. И покинув жен, в грозовой ночи, По гудку трубача зловещего Вышли русичи «позвонить в мечи», Как у нас издавна завещено!.. Засветилась в темной степи роса, Заплескалися крылья воронов. За увалом скопившаяся гроза Широко обступила воинов. Вспыхнул луч зарницы, огнем прошит, Видно: быть тут грому великому! Утром солнце, как будто червленый щит, Залилось кровяными бликами. И начался тут небывалый бой! Зазвенели клинки булатные. И схлестнулись кони промеж собой. И прогнулись доспехи ратные.
У степных рысаков - волчий блеск в глазах, Мечут в битву все новых ратников. А уносят - свисших на стременах - Безголовых, безруких всадников. Наседает враг. Прет и прет, жесток. Русский, строй чуть-чуть посторонится, Кинет наземь колкий стальной «чеснок» - Горек тот «чеснок» вражьей коннице! У кочевников сабля длинна, остра, Словно месяц промежду звездами, Да хоть сабля остра, все ж мечу не сестра: Сталь меча - обоюдоострая! Меч махнет - и две головы долой! А лихие рубаки русские, Будто в поле заняты молотьбой, Бьют и бьют по снопам без устали! Уже досыта жаркая нива та Горевыми костьми засеяна, Уже дочерна кровушкой полита, Ветром смерти стократ провеяна. Уже в том пиру не хватило вин! Уже вороны тучей хлынули! Но ни русс, ни яростный половчин Еще стяг победы не вскинули!
Вот где князь-то киевский приуныл, Со стены эту битву видевший, Оттого, что много он показнил Боевых разудалых витязей! Все напористей, русичам вперерез, Рвется к городу вражья конница, И уже решительный перевес К полосатым халатам клонится!
Вдруг на русской воинской стороне Чьи-то очи блеснули углями, И седок на белом, как дым, коне Пролетел стрелой под хоругвями. В непроглядном мраке грозовых туч Взвился меч-кладенец невиданный, И победно он засверкал, могуч, Из серебряных ножен вырванный. Тут как начал всадник мечом играть, Вырубать в рядах промежуточки - Одним махом улицы выстригать, А другим косить переулочки! Было взять с кого удалой пример Русским витязям в миг сражения! Было где оружию погреметь, Когда Русь пошла в наступление! Словно бурей, подлых врагов смело! Вмиг очистилось небо ясное. Над притоптанным ковылем взошло Солнце ласковое, прекрасное! Но никто из витязей не признал Позабытого миром облика Того воина, что с мечом промчал На коне огневом как облако!..
Может, все это просто досужий слух, Просто сказка одна красивая... Ну, а правда в том, что наш русский дух Не сломить никакою силою! От глубоких корней наша Русь пошла, Ее стебель далече тянется. Как великой прежде она была, Так великой и впредь останется!
Жертвоприношение